Адвокатская байка

Как-то в одном уголовном процессе я познакомился с очень интересным человеком.

Он – адвокат. Лет далеко за 70. Выглядел он примерно так как артист на этом фото, только с сединой.

Выглядел исключительно. Строгий костюм. Светлая рубашка, галстук в тон. Начищенные туфли. Носил пальто с открытым воротом и такой же плащ, когда было теплее. Шарфа не носил. Никакого намека на небрежность, как это часто случается у пожилых людей.

Конечно здесь я изменю фамилию. Скажем, Дмитрий Михайлович Бойко. Но его лицо не могло спрятать сути. Оно говорило, что его папа непременно был, предположим, Герфензон Натан Ефимович. Еврей конечно.

Рядом с ним всегда ходил второй адвокат-ассистент. Милицейский полковник-пенсионер. Моложе его лет на 20. Он числился в учениках, хотя сам имел кое-какие знания и примерно ориентировался в уголовном праве и процессе. Дмитрий Михайлович не носил портфель. Это за него делал ассистент. Он же по первому требованию шефа дрожащими руками вынимал из портфеля нужные документы и кодексы, раскладывал на столе и всовывал обратно по мере надобности. Видно было, что уважал наставника.

В мэтра нельзя было не влюбиться благодаря его обаянию, четким советам, по любому вопросу, основанными на большом опыте и тонкому чувству юмора. Судебных заседаний было очень много, поэтому у нас было достаточно времени чтобы познакомиться, найти общие темы для обсуждения во время долгих перерывов. Кроме того, у нас была одинаковая правовая позиция по делу, поскольку я защищал парня, а он девушку и между ними был роман. Оба они находились под стражей и это обстоятельство делало этот роман еще более трепетным.

Он давно бросил курить, но выходил со мной на улицу и вдыхал дым от моей трубки, расположившись по ветру. Выходя на улицу он жадно смотрел на небо, затем на землю, так же жадно вдыхал свежий воздух и восхищаясь говорил мне: «Взгляните Юга! (картавил конечно) Какие нынче душевные погоды!» На мой взгляд, погоды были разные.

Он всегда красиво слушал. Прищуривался в важных местах. Разбавлял речь рассказчика вставками. «Несомненно! Лихо Вы его! Как Вам это удалось! Я бы так не смог!» — говорил он, придавая большую уверенность собеседнику.

Чаще говорили на профессиональные темы. О тупости ментов, о беспринципности судей, о вечно недовольных клиентах. Но он никогда не рассуждал с высоты прожитых лет. Не противопоставлял взгляды своего поколения молодежи, не восхвалял свои былые достижения, не называл известных фамилий, как это бывает модно у стариков.

Частыми гостями в суде где мы работали, были известные политики, артисты, бомонд. Узнав мэтра, они ускоряли шаг, убегая от своей охраны, за несколько шагов сгибались в поклоне и протягивали обе руки для рукопожатия, а дамы обнимали его без церемоний. Он их громко целовал, а они нет, потому что помада. Прежде чем переброситься с ними парой фраз он представлял меня своим коллегой и по имени отчеству. Мне это безусловно льстило. «Сложное было дело», — говорил он, когда «великие» прощались и уходили, давая понять, что расспросы о подробностях будут лишними.

Мы рассказывали анекдоты. Он любил особенно пошлые, смачно растягивая крепкие слова, но так чтобы не слышали окружающие. Благодаря его акценту лучше всего у него получались анекдоты про этих, ну про евреев конечно. Даже бородатый анекдот в его исполнении казался совершенно свежим. Благодаря его хохоту, шутка собеседника становилась еще смешнее. Он смеялся не стесняясь, ослепляя окружающих белоснежной улыбкой богатого старика и утирая слезы таким же белоснежным платком с вышитой монограммой. Это было так старомодно, но потрясающе красиво.

Однажды суд закончился поздно вечером, за ним приехала жена. Это была прекрасная женщина лет 36. Она вышла из автомобиля и ждала. Рядом стоял сын-подросток лет 13-14.

Мэтр попрощался со мной спешно сразу на выходе и знал, что я смотрю ему вслед. Они поцеловались с женой в губы и было видно, что это не игра, а незыблемый ритуал от которого было приятно им обоим. Сын его тоже обнял и поцеловал. Они перебросились парой фраз. Она спешила и обратившись к нему по имени, сообщила что няня попросила подменить ее пораньше. Когда они вместе шли к автомобилю не он, а она держала его под руку. На заднем сиденье было детское автокресло.

“Много бухнули вчега”, — ответил он одним утром на мой вопрос о его неотдохнувшем виде. В этот день у нас было длинное судебное заседание, но оно было формальным, поскольку перспектива дела всем уже была понятна и мы “отсиживали” чтобы соблюсти процесс.

Бурных обсуждений в ходе суда не было. Судья – известная сучка – монотонно оглашала материалы уголовного дела.

“Мнение защиты!?! Товарищ адвокат! Адвокат Мадорский!” – обращалась она ко мне.

“Как Вы считаете Дмитрий Михайлович? Нет ли у Вас возражений?” – мягко и уважительно говорила она ему.

Но в этот день мы только слушали и почти совсем не вступали в процессуальные дискуссии. Дмитрий Михайлович уснул, подперев подбородок согнутой в локте рукой. Судя по улыбке, которая расплылась по его лицу, ему снился добрый цветной сон. Дело было достаточно скандальное, поэтому в зале было много людей. Все конечно заметили и стали ухмыляться, завидуя душевному старику, но делали это беззвучно, чтобы не нарушить его покой. Заметила это и судья – коза драная. Тоже улыбнулась и стала оглашать документы тише.

Когда огласили документ, имевший принципиальное значение я поднялся и заявил ходатайство. Судья – чтоб ей жить на одну зарплату – выяснила мнение прокурора, коей являлась вчерашняя тупая студентка и конечно возражала, тихо-тихо спросила: “Дмитрий Михайлович, Вы не против?” Нежно разбуженный мной, привставая перед обращением к суду, он спросил: “Юга, шо она от меня хочет?” Я – дурило – сказал поддерживать прокурора, решил подколоть. Он встал, торжественно расправил плечи и произнес: “Поддегживаю пгокугога!”. Зал разразился бурным смехом.

“Подожите, шо ви смеетесь”, — продолжил он обратившись к залу, “Я поддегживаю пгокугога только в одном, шо она молодая и очаговательная, в остальном я конечно же возгяжаю!”

Это слегка разрядило скуку в зале и он не обиделся, но присаживаясь сказал мне: “Киш мири ин тухес, шлемазел!”, — (Поцелуй меня в жопу, придурок) по-еврейски, конечно.

P.S. Прошло много времени, но мне не посчастливилось больше работать с ним в одном деле, но мы часто созванивались друг с другом спрашивая совета. Чаще конечно я ему. Он с удовольствием подолгу разговаривал со мной. Наших подзащитных в скором времени отпустили на свободу, в связи с этим был большой скандал, на их место в тюрьму сели несколько оперов. На свободе их роман закончился. Он вскоре умер от передозировки наркотиков, она вышла замуж и родила прекрасную девочку. Счастлива.

Недавно имея один вопрос я набрал номер телефона мэтра и не дождавшись гудка прервал звонок. Я побоялся не услышать его голос или, не дай Бог, узнать о нем что-то нехорошее.

Да, судью эту, сучку крашеную, люстрировали.